-- Внутринадельное размежевание калмыцких земель имеет положительные и отрицательные стороны. Но по-ложительных больше. У зайсанов огромная власть. Зайсан имеет полное право пустить на землю его рода за деньги, за водку русских переселенцев Примеров таких сколько угодно Таким образом, инородческая земля расхищалась за счет обогащения одного лица, зайсана. С наделами это исчезает. Прежде зайсан, или вообще богач, не довольствуясь своим пастбищем, своей долиной, беспрепятствен-но гнал свой скот в любое, не принадлежащее ему паст-бище И пострадавший от потравы не смел пикнуть: бо-гач сживет его со свету. Теперь этого не может быть. И понятно, почему богачи всячески противятся введению новых порядков
-- А позвольте вас спросить, почему на днях калмыки на верховьях речки Песчаной отказали землемеру давать рабочих, потребных для размежевания? И когда из Барнаула распорядились нанимать в счет калмыков рабочих со стороны, калмыки, наконец, согласились?
-- Этого я не слыхал.
-- А я, извините, слышал.
-- По всей вероятности, это произошло опять-таки под давлением богачей.
-- Вы думаете?
-- Я в этом уверен. Ну, так вот. Теперь дальше. По Чуйскому тракту калмыкам земли досталось мало. Но где же ее взять. Ведь вы сами видели, какой ничтожный фонд удобной земли в тех местах. Но поверьте мне, что Кабинет все отдал, что мог. Вот не угодно ли взглянуть на карту.—И с этими, словами он вытащил огромную, с с двуспальную простыню, карту:
-- Все. что осталось у Кабинета, закрашено синей краской. Вот видите, какие ничтожные остались клочки. И они представляют собою голые, никому не нужные скалы. Вся земля, ушедшая в надел, передана Кабинетом казне. Казна будет выплачивать Кабинету за каждую десятину по 22 копейки в продолжение 19 лет, конечно, взимая эти деньги с новых владельцев, затем следующие 19 лет на тех же основаниях население будет выкупать у казны землю в собственность.
-- А какие ж отрицательные стороны вы заметили в нарезке калмыкам земли?
-- Вы знакомы с укладом калмыцкой жизни?
-- Отчасти.
-- Раньше, до последних дней, калмык зимовал в одном месте, а на летовку угонял скот в другое место, куда-нибудь в лог, в долину речки. Калмык говорил: «Я не дурак, чтобы делать, как русские: те накосят сено за пять, за десять верст, да и возят домой целую зиму. Я лучше скот угоню к сену». Теперь же этого сделать нельзя. Та долина, тот луг, куда он и его предки из года в год летовали, отошли другому обществу. Раз. Далее, калмык женил трех сыновей. Каждый из них расположился в хорошем месте, где есть вода, где достаточно луговых пастбищ. Отец гонит скот на летовку к сыну, брат к брату, сын к отцу, смотря по тому, где лучше, и соразмеряясь с числом голов скота. И в таких случаях приходилось гнать табуны за 30 и 40 верст и по чужим пастбищам, которые, строго говоря, чужими не были, были общие калмыцкие. И никто этим не возмущайся, потому что вчера Мамыр прогнал свои стада чрез пастбища Короси, а завтра Короси погонит чрез луга Мамыра. Теперь же этого сделать нельзя. Два. Словом, это правильно, что в данное время происходит полная ломка всему укладу инородческой жизни. Конечно, все это ставит калмыка в тупик. Но поверьте, что некоторые из них начинают, присмотревшись да подумавши, понимать и благотворность новых порядков. Беднота начинает понимать.
В каждом нашем отряде несколько переводчиков калмыков. Мы тайна посылали их узнавать мнения бедноты И кто из бедноты посмышленей — довольны. Они только все еще плохо усваивают, как это вдруг земля стала его, что никто не посмет, ни Аргамай, ни Манчжи, забраться на его землю со стадами И вот как-то является калмык и начинает просить топографа объяснить ему, что значит выражение «его земля, собственная». Тот ему объясняет. «Но ведь Манчжи может пригнать ко Мне свой скот?»— «Нет, не может. Если его скот зайдет, ты взыщешь с него за потраву»— «Как я могу взыскать с быков? Что толкуешь… Если б сам Манчжи пришел и стал есть мою траву, с него можно взыскать. А чего возьмешь с быка? Бык ничего не заплатит»— «Манчжи заплатит».— «Как смею я с него просить. Я ему должен. Он осердится, муки не даст».
-- Не знаю, не знаю,—сказал я,—но многие жалуются, что мало земли, что негде скоту пастись…
-- А где ж ее взять, если нету. Вот недавно на Песчаной, которую вы упомянули, кержаки землю нарезали. Тем значительно меньше, чем калмыкам. Кержаки бунт подняли. Доходило дело до властей. «Нам все одно здесь не жить Уйдем. Всю землю орде роздали».
Здесь я приведу свой разговор с крестьянином села Онгудая Черепановым, бывшим переводчиком при топографе, работавшем на Песчаной.
-- Кержаки, они нагрыжливы. С краю-то, как населились, вовсе утесняли калмыков. Зайдут в аил да как хозяева и командуют: скот режут, калмыков бьют, всячески изгиляются. Ежели возле аила хорошая земля, начинают ее пахать безо всякого. Пашут да и все. А земля чужая, калмыцкая Калмыки, знамо, народ смирный, поплачут да в другое перекочуют место. Аилишко оставят. Кержаки все сожгут. Недавно коня застрелили калмыцкого да в лес затащили, завалили чащей. Всячески выживают. За это, за упорство за ихнее, им мало земли дали. А калмыкам больше и лучше. Они все-таки в этой местности хозяева.
